Yazıçı Natiq Rəsulzadə "Fikir oxuyan" adlı yeni kitabından eyni adlı hekayəsini Azadlıqradiosu.az saytının oxucuları ilə bölüşməyə razılıq verib.
Aprelin 2-də Yazıçılar Birliyində keçirilən təqdimat mərasimindən sonra müəllif "Trend" agentliyinin müxbirinə deyib ki, "Fikir oxuyan" əsəri onun yaradıcılığında yeni mərhələdir.
"Bu fantastik əsər insanların fikirlərini oxuyan bir şəxs haqqındadır, amma bu iş ona asan başa gəlmir, onda xəstəlik doğurur..."
Натиг Расулзаде
"ЧИТАЮЩИЙ МЫСЛИ"
(р а с с к а з)
И вот в одну осеннюю ночь все круто изменилось, вся жизнь, хотя на первых порах это было не очень заметно.
Дудушев перестал быть самим собой.
Вообще-то, настоящая его фамилия Дадашев, довольно распространенная на родине его, но со школьной скамьи зубоскалы одноклассники переиначили эту фамилию не без причины - пенис у Дадашева был невероятных для его возраста размеров; и обнаруженный одноклассником безмятежно в одиночестве орошающим окно школьного туалета , стараясь мощной струей сбить муху со стекла, Дадашев тут же был остроумно переименован прилипшей к нему надолго кличкой, и как в четырнадцать лет прозвали его Дудушевым, так он им и остался.
А на конкурсе причиндалов, организованном в том же туалете через два дня тем же остроумным и шустрым одноклассником, Дадашев, несмотря на жесткую конкуренцию, единогласно и безоговорочно удостоился первого места и стал гордостью класса.
Он рассказал это жене на третий, или четвертый день их совместной жизни после свадьбы, и теперь, уже долгие годы жена с удовольствием, казалось, позабыв его настоящее имя, называла его по школьному прозвищу, со своей стороны сделав дополнение к нему – ласково переиначив – Дудушкин.
Поначалу жили они дружно, были молоды, на возникавшие житейские проблемы старались не обращать внимания, и многого ждали и хотели от жизни, особенно – жена, которая не в пример ему и что довольно редко встречается среди слабого прекрасного пола, была не в меру честолюбива, энергична и собиралась многого достичь.
Но постепенно семейная жизнь, как часто бывает, превратилась в обычное, монотонное существование, грандиозные планы жены в большинстве своем так и остались грандиозными неосуществленными планами (слишком размах был нереальный).
Она работала журналистом, была хорошим профессионалом, но, как говорится, звезд с неба не хватала, однако, умело и упорно делала свою карьеру и отлично знала, чего хочет в отличие от несколько флегматичного мужа.
Но он не всегда был флегматичным, супружеская жизнь сделала его таким.
С юности он был целеустремленным, любил ставить себе цели и планомерно достигать их.
Может, кому-то такая жизнь – от цели до цели – покажется примитивной, конечно, что-то уж слишком прямолинейное есть в этих достижениях, но он ведь не был творческой личностью, которой не цель важна, а путь к этой цели.
И цели у него были по своим возможностям, он не стремился достичь чего- то невероятного, рассчитывал свои силы, и хотел от жизни то, что она могла бы дать ему без ущерба для окружающих.
В школе, в девятом классе он решил добиться, чтобы оставшиеся три года учиться на одни пятерки. И добился - окончил школу отличником.
Потом, естественно, появилась новая цель -институт.
Поступил. Ну и так далее. И что было в нем необычно - он был откровенен до смешного и по возможности честен. Когда он знакомился со своей будущей женой в компании общих друзей, она шутливо спросила, принимая от него третий бокал шампанского:
- Вы что, решили споить меня?
- Да, - кивнул он.
- И что потом?
- Потом я хотел бы зверски надругаться над вами, - признался он.
- Впечатляет, - сказала она, - Мне впервые делают такое признание.
- Нет, - сказал он, - Это не признание. Это неудачная шутка. Я напротив – буду с вами очень нежен и заботлив.
- Да?
- Ага.
- Тоже неплохо. А почему так резко меняете свои взгляды? То надругательство, то нежность…
- Потому что я полюбил вас.
- Правда? И когда?
- После того, как вы сказали, что впечатляет и про признание.
Вот таким он был. Но потом все изменилось, перевернулось, как уже было сказано ( смотри стр. 1, абз. 1, с.1), стало происходить что-то невероятное.
Ему часто чудилось, что кто-то читает его мысли, сидит, невидимый в его голове( он чрезвычайно четко чувствовал инородное существо в себе, своем мозгу) и ловит молниеносно шмыгающие мысли, даже самые простые, самые примитивные.
И ухмыляется. Дудушкину становилось жутковато…
Ладно, если вас шокирует частое употребление этого безобидного, впрочем, прозвища, будем называть его просто – Д.
И произошло это впервые, как уже было сказано, в осеннюю ночь, промозглую, сырую, ветер завывал за окном, сволочь…
Жена лежала рядом и было ей, когда она лежала сорок лет. А ему на шесть лет больше. Д. поначалу показалось, что это она специально делает на зло ему, мелко мстит за то, что днем он не поехал вместе с ней в больницу навестить тещу, проходившую обследование по поводу необследованных отдельных участков организма, абсолютно её не тревоживших.
Мстит? Но как именно она это проделывает? Это невозможно, такое впервые с ним происходит, и это непонятно, страшно…
Он, скосив глаза, поглядел на неё, спящую. Жена лежала тихо, как осеннее бревно, и даже показалось – не дышала на зло ему. Он поворочался в постели беспокойно, посмотрел, включив ночник, на будильник.
У будильника топорщились усы – один длинный, другой короткий – без тринадцати три.
Он по привычке стал складывать эти цифры и получил число семь. Неплохо, подумал он, хорошее число. И немного взбодрился, в ожидании тоже чего-то хорошего. Но хорошее число не помогало, кто-то в нем не хотел уходить, не хотел покидать его мозг и читал мысли.
- М-м-м, - сердито зашевелилась рядом жена, которая привыкла спать в кромешной темноте.
Он выключил ночник. И постарался изгнать из головы все имевшиеся мысли. Посмотрим, что он сделает теперь, этот агрессор, подумал он при этом. Но все же какие-то мелкие как клопы мыслишки оставались.
И тот прочитал. Д. сделалось немного жутковато и в то же время совестно, оттого, что посторонний узнал эти его весьма интимные мысли, но тем не менее, по зову тела, он нежно прилип к жене, стараясь разбудить в ней женщину и усыпить бревно.
- Мыр-мыр-мыр, - раздалось рассерженное из-под одеяла, потому что жена любила накрываться с головой, деревня.
Он понял значение этих непонятных слов правильно: ты что, рехнулся?! Но понял и тот, читавший мысли.
И усмехнулся в душе, и так как своей души у него не было и не могло быть, (что с него возьмешь – неопознанный субъект) то он усмехнулся в душе Д., чем окончательно огорчил вышеназванного.
К жене же он полез не потому что очень уж захотелось в ту минуту, а боясь оставаться наедине с этим подозрительным приятелем в голове, и то, что тот, читающий мысли и это узнал и прочитал, было вдвойне жутко.
У Д. были весьма веские основания для огорчения.
Еще бы! Мало ему, гаду, что он в мысли проник, так он еще в душу залезть норовит!
Так продолжалось месяца три в результате чего наступила зима. А зимой, согласитесь, если читают ваши мысли это ведь совсем не то, что летом. Зимой холодно, а летом жарко.
Не будем дискутировать по этому поводу. А когда читают ваши мысли, то вам ведь становится еще холодней. И потом – такое невероятное дело, ну кому скажешь об этом?
На смех поднимут.
Даже жене, которая наконец-то заметила, что в последнее время с Д. происходит резкое торможение, даже ей не скажешь всего. Несмотря на то, что она журналист. А может именно поэтому.
Еще расценит как сенсацию в области неопознанной психиатрии и растрезвонит по всей прессе.
Она же помешана на сенсациях. Может из дерьма сделать сенсацию и выгодно продать.
Им теперешним журналистам что - как говорится, ради красного словца не пожалеют мать-отца. А ради сенсации тем более. Жена его принадлежала именно к такой категории журналистов-борзописцев. Да и не поймет она, не захочет вникнуть, подумает – крыша поехала.
Жена у Д. была независимым журналистом, хотя конкретное место работы у нее было в одной из популярных республиканских газет и она дорожила этим местом и никого из молодых бумагомарак к нему близко не подпускала, справедливо ссылаясь на свое право борзописца со стажем.
Независимым она называла себя, и называли её другие, но профессиональная независимость её была довольно-таки причудливой. Когда она писала для оппозиционной прессы все у неё получалось со знаком минус, все негативно и мрачно, и читая её статьи, гражданам становилось страшно за будущее своих детей и внуков, а когда писала для государственных газет и журналов, властных структур, то можно было подумать что живем мы в раю земном, все было прекрасно: преступности в стране почти нет, уровень жизни приближается к уровню скандинавских стран, процент бедного населения стремительно, как в сказке падает и приближается к нулю, а вскоре упадет ниже нуля.
Одним словом, она была из той породы современных горе-журналистов, которые делают все только лишь для своей карьеры и для своего заработка, забыв стыд и совесть, и стремятся во всех областях жизни найти нечто щекочущее нервы, царапающее по нервам читателей, чтобы потом в кругу коллег-борзописцев похвалиться – это я первый царапнул.
Но несмотря на все это, она получала различные журналистские премии и добивалась грантов, а также не брезговала и частными заказами.
Девятнадцатилетний же сын Д. и его жены был безнадежным законченным технарем, учился в Германии – такая умница! – готовился поразить мир открытиями в области физики и к таким необъяснимым явлениям, которые происходили с его дражайшим папашей относился крайне скептически – то есть, напрочь отвергал их, не углубляясь в суть.
Да и далеко находился в данное время, не то может и успокоил бы Д. тем что напрочь отверг то, что с ним, Д. происходило.
И уже целых три месяца. Д. стал думать о сыне, он и не помнил, как, когда он так сразу вырос – девятнадцать, не шутка. А помнил его маленьким, как учил его ходить, любил брать на руки, такое маленькое, теплое, ласковое, липнущее к нему тело, неповторимая улыбка, и вдруг – девятнадцать.
Незабываемое: когда сыну было три годика, Д. возвращался с работы, снимал туфли, малыш тут же брал свои ботиночки и клал в туфли отца. А теперь он вырос, стал совсем другим, почти незнакомым, отстранился от него. Конечно, большая вина в этом была Д.
Он проморгал время, не был с ним рядом, пропустил период взросления, отдалился… Но теперь сын другой, совсем другой, почти чужой и он, Д. не понимает, как и когда это произошло.
И теперешнее его ненормальное состояние, ведь никому не расскажешь из близких, если поймут – испугаются, а он никого не хотел пугать и расстраивать. И состояние это пугало прежде всего самого Д. Особенно, когда он оставался один.
Д. работал ответственным сотрудником в администрации приморского бульвара, или как теперь он официально назывался – национального парка, что позволяло ему с утра до вечера гулять по этому национальному парку, делая замечания охране парка и устраняя неполадки.
Здесь, на бульваре, кстати, он часто встречал многих своих знакомых и знакомых своих знакомых, потому что это было основное место гуляния городской публики, которая в подавляющем большинстве своем была далеко не городская.
Гулять-то он гулял, а ошибки и недочеты в работе замечал все реже и реже, занятый, как казалось со стороны, тяжелой умственной работой и глубоко уходил в себя, так что его трудно было оттуда вытащить.
А что там было, в себе? А там сидел некто, Читающий мысли. Неуютно, холодно делалось Д. Дискомфорт в психике. И не думать нельзя. А как же? Что ни говори, кое-какие мыслишки всегда найдутся.
А тут их читают. Даже нецензурные. И ухмыляются. Д. почти физически чувствовал в себе эту издевательскую ухмылку, намекающую, наверно, на серость и посредственность его мыслей.
Сознавать это было обидно и стыдно. Будто стоишь без штанов перед кем-то и этот кто-то недоброжелательно и презрительно разглядывает тебя.
- Что с тобой? – то и дело спрашивала его дома жена, когда между частыми деловыми телефонными разговорами замечала его возле себя. – Ты спишь?
- Сплю? – рассеянно спрашивал Д.
- Спишь на ходу, - говорила жена. Встряхнись, прими холодный душ. Сколько раз говорила тебе – ходи со мной в шесть утра бегать на бульвар…
- Мне он на работе надоел…
- Да, да! - кричала она в трубку, - обнаружены черепки посуды пятого века, завтра поеду туда! – бросила телефон и вновь обратилась к нему. – Ты стал вялый какой-то, так нельзя…
Потом включила старый компьютер – этот человек был катастрофически активен, как на работе, так и дома. Д. с тоской проследил за её энергичными жестами, пошел в ванную комнату, а когда выходил, приняв душ, услышал, как жена громко крикнула с досадой в голосе:
- Черт!
- Я? – спросил Д. на всякий случай.
- Да он зависает каждые пять минут, старый пердун! – пожаловалась жена.
- Я?
- Хватит дурачиться!
- Я только начал.
-Надо купить новый, как только получу гонорар от заказчика, куплю. Надоело с ним возиться, не могу статью добить…
Сверху очень громко загремела музыка. Когда песня закончилась, её поставили вновь с начала и так несколько раз.
-Не верьте погоде,
Когда проливные дожди она льет.
Не верьте пехоте,
Когда она бравые песни поет…
Не верьте, не верьте…
Жена некоторое время торопливо, как заяц на барабане, бегала пальцами по клавишам компьютера, но видно было по её движениям, по напряженной позе, что она нервничает…
- Не верьте погоде,
Когда проливные дожди она льет.
Не верьте пехоте…
Она стала дергаться за компьютером, попадая пальцами не на те клавиши.
- Не верьте погоде…
Вдруг она вскочила, бросилась к телефону, набрала номер и стала выговаривать в трубку:
- Послушайте, мы в этом доме единственные старые соседи, живущие почти двадцать лет, неужели трудно уважать друг друга?
Как в чем дело? Я тут работаю, а у вас грохочет музыка, и причем одна и та же, неужели так трудно сделать потише, ведь мы не в высотке живем, где миллионеры, слышимость тут сами знаете, какая…
Или хотя бы поменяйте песню, ведь на нервы же действует! Сама знаю, что Окуджава! – и швырнула трубку.
И тут же набросилась на него. Попал под горячую руку, подумал Читающий мысли.
- Я тебе еще раз повторяю – встряхнись, взбодрись, посмотри, на кого ты стал похож. И шутки дурацкие, так нельзя…
Он сам понимал, что так нельзя, но не от него зависело теперь как можно, а как нельзя. Она с безнадежным видом пожимала плечами и временно забыв о нем, вновь бросалась, как тигрица на трезвонивший телефон.
На работе странные, удивленные взгляды сотрудников вслед ему закончились крупной головомойкой в кабинете начальника и устным выговором за снижение уровня дисциплины среди сотрудников, находившихся в непосредственном подчинении у Д.
Он в удрученном состоянии решил пройтись по городу, развеяться после неприятной беседы по душам с начальством.
- Два ширвана и три мамеда, это сколько же на новые?
- Взял сто долларов и говорит…
- Ей и так денег девать некуда, а ей еще и президентскую пенсию, а мне всего лишь сто манат пенсию за сорок три года честного труда, знала бы – плюнула на эту работу…
- Не отдает уже третий год! Процентов набралось!.. Ужас!
- За восемнадцать манат таксиста угробили, босяки желторотые, пожилого человека…
- Двадцать восемь манат…
- Тридцать шесть ширванов восемь мамедов…
- Сказал – убью, если не вернет!
Вот такие обрывки разговоров слышал Д., шагая по улицам родного города, что, разумеется, не прибавляло ему хорошего настроения. Даже Читающий мысли приуныл.
Наконец, он решился нанести визит врачу. До сих пор Д. ни разу не обращался к психиатрам. Не было повода. Хотя жена утверждала обратное: поводов было много и часто.
И теперь он был в растерянности. Было от чего растеряться – во-первых надо было найти хорошего специалиста, во-вторых – знакомого, чтобы он сразу не принял бы Д. за сумасшедшего, выслушав его рассказ, и не стал бы говорить с ним как с малолетним идиотом, и в третьих – доброжелательного, а то ведь психи им надоели, и чтобы он не просто хотел отделаться от Д., а то еще пошлет его культурненько…
Но в конце концов, такой врач нашелся – через знакомых, приятелей, товарищей, знакомых его знакомых (и все они желали знать: для кого понадобился психиатр).
Для одного дальнего родственника жены, - прочитал его мысль Читающий мысли, не успел Д. обдумать ответ.
- Для одного родственника жены, - покорно повторял Д. и от себя уточнял, - Для тещи.
Врач обладал располагающей внешностью…
Знает свое дело, - прочел у Д. в мозгу Читающий мысли, - Это он нарочно…
ARDINI BURDA OXU
Aprelin 2-də Yazıçılar Birliyində keçirilən təqdimat mərasimindən sonra müəllif "Trend" agentliyinin müxbirinə deyib ki, "Fikir oxuyan" əsəri onun yaradıcılığında yeni mərhələdir.
"Bu fantastik əsər insanların fikirlərini oxuyan bir şəxs haqqındadır, amma bu iş ona asan başa gəlmir, onda xəstəlik doğurur..."
Натиг Расулзаде
"ЧИТАЮЩИЙ МЫСЛИ"
(р а с с к а з)
И вот в одну осеннюю ночь все круто изменилось, вся жизнь, хотя на первых порах это было не очень заметно.
Дудушев перестал быть самим собой.
Вообще-то, настоящая его фамилия Дадашев, довольно распространенная на родине его, но со школьной скамьи зубоскалы одноклассники переиначили эту фамилию не без причины - пенис у Дадашева был невероятных для его возраста размеров; и обнаруженный одноклассником безмятежно в одиночестве орошающим окно школьного туалета , стараясь мощной струей сбить муху со стекла, Дадашев тут же был остроумно переименован прилипшей к нему надолго кличкой, и как в четырнадцать лет прозвали его Дудушевым, так он им и остался.
А на конкурсе причиндалов, организованном в том же туалете через два дня тем же остроумным и шустрым одноклассником, Дадашев, несмотря на жесткую конкуренцию, единогласно и безоговорочно удостоился первого места и стал гордостью класса.
Он рассказал это жене на третий, или четвертый день их совместной жизни после свадьбы, и теперь, уже долгие годы жена с удовольствием, казалось, позабыв его настоящее имя, называла его по школьному прозвищу, со своей стороны сделав дополнение к нему – ласково переиначив – Дудушкин.
Поначалу жили они дружно, были молоды, на возникавшие житейские проблемы старались не обращать внимания, и многого ждали и хотели от жизни, особенно – жена, которая не в пример ему и что довольно редко встречается среди слабого прекрасного пола, была не в меру честолюбива, энергична и собиралась многого достичь.
Но постепенно семейная жизнь, как часто бывает, превратилась в обычное, монотонное существование, грандиозные планы жены в большинстве своем так и остались грандиозными неосуществленными планами (слишком размах был нереальный).
Она работала журналистом, была хорошим профессионалом, но, как говорится, звезд с неба не хватала, однако, умело и упорно делала свою карьеру и отлично знала, чего хочет в отличие от несколько флегматичного мужа.
Но он не всегда был флегматичным, супружеская жизнь сделала его таким.
С юности он был целеустремленным, любил ставить себе цели и планомерно достигать их.
Может, кому-то такая жизнь – от цели до цели – покажется примитивной, конечно, что-то уж слишком прямолинейное есть в этих достижениях, но он ведь не был творческой личностью, которой не цель важна, а путь к этой цели.
И цели у него были по своим возможностям, он не стремился достичь чего- то невероятного, рассчитывал свои силы, и хотел от жизни то, что она могла бы дать ему без ущерба для окружающих.
В школе, в девятом классе он решил добиться, чтобы оставшиеся три года учиться на одни пятерки. И добился - окончил школу отличником.
Потом, естественно, появилась новая цель -институт.
Поступил. Ну и так далее. И что было в нем необычно - он был откровенен до смешного и по возможности честен. Когда он знакомился со своей будущей женой в компании общих друзей, она шутливо спросила, принимая от него третий бокал шампанского:
- Вы что, решили споить меня?
- Да, - кивнул он.
- И что потом?
- Потом я хотел бы зверски надругаться над вами, - признался он.
- Впечатляет, - сказала она, - Мне впервые делают такое признание.
- Нет, - сказал он, - Это не признание. Это неудачная шутка. Я напротив – буду с вами очень нежен и заботлив.
- Да?
- Ага.
- Тоже неплохо. А почему так резко меняете свои взгляды? То надругательство, то нежность…
- Потому что я полюбил вас.
- Правда? И когда?
- После того, как вы сказали, что впечатляет и про признание.
Вот таким он был. Но потом все изменилось, перевернулось, как уже было сказано ( смотри стр. 1, абз. 1, с.1), стало происходить что-то невероятное.
Ему часто чудилось, что кто-то читает его мысли, сидит, невидимый в его голове( он чрезвычайно четко чувствовал инородное существо в себе, своем мозгу) и ловит молниеносно шмыгающие мысли, даже самые простые, самые примитивные.
И ухмыляется. Дудушкину становилось жутковато…
Ладно, если вас шокирует частое употребление этого безобидного, впрочем, прозвища, будем называть его просто – Д.
И произошло это впервые, как уже было сказано, в осеннюю ночь, промозглую, сырую, ветер завывал за окном, сволочь…
Жена лежала рядом и было ей, когда она лежала сорок лет. А ему на шесть лет больше. Д. поначалу показалось, что это она специально делает на зло ему, мелко мстит за то, что днем он не поехал вместе с ней в больницу навестить тещу, проходившую обследование по поводу необследованных отдельных участков организма, абсолютно её не тревоживших.
Мстит? Но как именно она это проделывает? Это невозможно, такое впервые с ним происходит, и это непонятно, страшно…
Он, скосив глаза, поглядел на неё, спящую. Жена лежала тихо, как осеннее бревно, и даже показалось – не дышала на зло ему. Он поворочался в постели беспокойно, посмотрел, включив ночник, на будильник.
У будильника топорщились усы – один длинный, другой короткий – без тринадцати три.
Он по привычке стал складывать эти цифры и получил число семь. Неплохо, подумал он, хорошее число. И немного взбодрился, в ожидании тоже чего-то хорошего. Но хорошее число не помогало, кто-то в нем не хотел уходить, не хотел покидать его мозг и читал мысли.
- М-м-м, - сердито зашевелилась рядом жена, которая привыкла спать в кромешной темноте.
Он выключил ночник. И постарался изгнать из головы все имевшиеся мысли. Посмотрим, что он сделает теперь, этот агрессор, подумал он при этом. Но все же какие-то мелкие как клопы мыслишки оставались.
И тот прочитал. Д. сделалось немного жутковато и в то же время совестно, оттого, что посторонний узнал эти его весьма интимные мысли, но тем не менее, по зову тела, он нежно прилип к жене, стараясь разбудить в ней женщину и усыпить бревно.
- Мыр-мыр-мыр, - раздалось рассерженное из-под одеяла, потому что жена любила накрываться с головой, деревня.
Он понял значение этих непонятных слов правильно: ты что, рехнулся?! Но понял и тот, читавший мысли.
И усмехнулся в душе, и так как своей души у него не было и не могло быть, (что с него возьмешь – неопознанный субъект) то он усмехнулся в душе Д., чем окончательно огорчил вышеназванного.
К жене же он полез не потому что очень уж захотелось в ту минуту, а боясь оставаться наедине с этим подозрительным приятелем в голове, и то, что тот, читающий мысли и это узнал и прочитал, было вдвойне жутко.
У Д. были весьма веские основания для огорчения.
Еще бы! Мало ему, гаду, что он в мысли проник, так он еще в душу залезть норовит!
Так продолжалось месяца три в результате чего наступила зима. А зимой, согласитесь, если читают ваши мысли это ведь совсем не то, что летом. Зимой холодно, а летом жарко.
Не будем дискутировать по этому поводу. А когда читают ваши мысли, то вам ведь становится еще холодней. И потом – такое невероятное дело, ну кому скажешь об этом?
На смех поднимут.
Даже жене, которая наконец-то заметила, что в последнее время с Д. происходит резкое торможение, даже ей не скажешь всего. Несмотря на то, что она журналист. А может именно поэтому.
Еще расценит как сенсацию в области неопознанной психиатрии и растрезвонит по всей прессе.
Она же помешана на сенсациях. Может из дерьма сделать сенсацию и выгодно продать.
Им теперешним журналистам что - как говорится, ради красного словца не пожалеют мать-отца. А ради сенсации тем более. Жена его принадлежала именно к такой категории журналистов-борзописцев. Да и не поймет она, не захочет вникнуть, подумает – крыша поехала.
Жена у Д. была независимым журналистом, хотя конкретное место работы у нее было в одной из популярных республиканских газет и она дорожила этим местом и никого из молодых бумагомарак к нему близко не подпускала, справедливо ссылаясь на свое право борзописца со стажем.
Независимым она называла себя, и называли её другие, но профессиональная независимость её была довольно-таки причудливой. Когда она писала для оппозиционной прессы все у неё получалось со знаком минус, все негативно и мрачно, и читая её статьи, гражданам становилось страшно за будущее своих детей и внуков, а когда писала для государственных газет и журналов, властных структур, то можно было подумать что живем мы в раю земном, все было прекрасно: преступности в стране почти нет, уровень жизни приближается к уровню скандинавских стран, процент бедного населения стремительно, как в сказке падает и приближается к нулю, а вскоре упадет ниже нуля.
Одним словом, она была из той породы современных горе-журналистов, которые делают все только лишь для своей карьеры и для своего заработка, забыв стыд и совесть, и стремятся во всех областях жизни найти нечто щекочущее нервы, царапающее по нервам читателей, чтобы потом в кругу коллег-борзописцев похвалиться – это я первый царапнул.
Но несмотря на все это, она получала различные журналистские премии и добивалась грантов, а также не брезговала и частными заказами.
Девятнадцатилетний же сын Д. и его жены был безнадежным законченным технарем, учился в Германии – такая умница! – готовился поразить мир открытиями в области физики и к таким необъяснимым явлениям, которые происходили с его дражайшим папашей относился крайне скептически – то есть, напрочь отвергал их, не углубляясь в суть.
Да и далеко находился в данное время, не то может и успокоил бы Д. тем что напрочь отверг то, что с ним, Д. происходило.
И уже целых три месяца. Д. стал думать о сыне, он и не помнил, как, когда он так сразу вырос – девятнадцать, не шутка. А помнил его маленьким, как учил его ходить, любил брать на руки, такое маленькое, теплое, ласковое, липнущее к нему тело, неповторимая улыбка, и вдруг – девятнадцать.
Незабываемое: когда сыну было три годика, Д. возвращался с работы, снимал туфли, малыш тут же брал свои ботиночки и клал в туфли отца. А теперь он вырос, стал совсем другим, почти незнакомым, отстранился от него. Конечно, большая вина в этом была Д.
Он проморгал время, не был с ним рядом, пропустил период взросления, отдалился… Но теперь сын другой, совсем другой, почти чужой и он, Д. не понимает, как и когда это произошло.
И теперешнее его ненормальное состояние, ведь никому не расскажешь из близких, если поймут – испугаются, а он никого не хотел пугать и расстраивать. И состояние это пугало прежде всего самого Д. Особенно, когда он оставался один.
Д. работал ответственным сотрудником в администрации приморского бульвара, или как теперь он официально назывался – национального парка, что позволяло ему с утра до вечера гулять по этому национальному парку, делая замечания охране парка и устраняя неполадки.
Здесь, на бульваре, кстати, он часто встречал многих своих знакомых и знакомых своих знакомых, потому что это было основное место гуляния городской публики, которая в подавляющем большинстве своем была далеко не городская.
Гулять-то он гулял, а ошибки и недочеты в работе замечал все реже и реже, занятый, как казалось со стороны, тяжелой умственной работой и глубоко уходил в себя, так что его трудно было оттуда вытащить.
А что там было, в себе? А там сидел некто, Читающий мысли. Неуютно, холодно делалось Д. Дискомфорт в психике. И не думать нельзя. А как же? Что ни говори, кое-какие мыслишки всегда найдутся.
А тут их читают. Даже нецензурные. И ухмыляются. Д. почти физически чувствовал в себе эту издевательскую ухмылку, намекающую, наверно, на серость и посредственность его мыслей.
Сознавать это было обидно и стыдно. Будто стоишь без штанов перед кем-то и этот кто-то недоброжелательно и презрительно разглядывает тебя.
- Что с тобой? – то и дело спрашивала его дома жена, когда между частыми деловыми телефонными разговорами замечала его возле себя. – Ты спишь?
- Сплю? – рассеянно спрашивал Д.
- Спишь на ходу, - говорила жена. Встряхнись, прими холодный душ. Сколько раз говорила тебе – ходи со мной в шесть утра бегать на бульвар…
- Мне он на работе надоел…
- Да, да! - кричала она в трубку, - обнаружены черепки посуды пятого века, завтра поеду туда! – бросила телефон и вновь обратилась к нему. – Ты стал вялый какой-то, так нельзя…
Потом включила старый компьютер – этот человек был катастрофически активен, как на работе, так и дома. Д. с тоской проследил за её энергичными жестами, пошел в ванную комнату, а когда выходил, приняв душ, услышал, как жена громко крикнула с досадой в голосе:
- Черт!
- Я? – спросил Д. на всякий случай.
- Да он зависает каждые пять минут, старый пердун! – пожаловалась жена.
- Я?
- Хватит дурачиться!
- Я только начал.
-Надо купить новый, как только получу гонорар от заказчика, куплю. Надоело с ним возиться, не могу статью добить…
Сверху очень громко загремела музыка. Когда песня закончилась, её поставили вновь с начала и так несколько раз.
-Не верьте погоде,
Когда проливные дожди она льет.
Не верьте пехоте,
Когда она бравые песни поет…
Не верьте, не верьте…
Жена некоторое время торопливо, как заяц на барабане, бегала пальцами по клавишам компьютера, но видно было по её движениям, по напряженной позе, что она нервничает…
- Не верьте погоде,
Когда проливные дожди она льет.
Не верьте пехоте…
Она стала дергаться за компьютером, попадая пальцами не на те клавиши.
- Не верьте погоде…
Вдруг она вскочила, бросилась к телефону, набрала номер и стала выговаривать в трубку:
- Послушайте, мы в этом доме единственные старые соседи, живущие почти двадцать лет, неужели трудно уважать друг друга?
Как в чем дело? Я тут работаю, а у вас грохочет музыка, и причем одна и та же, неужели так трудно сделать потише, ведь мы не в высотке живем, где миллионеры, слышимость тут сами знаете, какая…
Или хотя бы поменяйте песню, ведь на нервы же действует! Сама знаю, что Окуджава! – и швырнула трубку.
И тут же набросилась на него. Попал под горячую руку, подумал Читающий мысли.
- Я тебе еще раз повторяю – встряхнись, взбодрись, посмотри, на кого ты стал похож. И шутки дурацкие, так нельзя…
Он сам понимал, что так нельзя, но не от него зависело теперь как можно, а как нельзя. Она с безнадежным видом пожимала плечами и временно забыв о нем, вновь бросалась, как тигрица на трезвонивший телефон.
На работе странные, удивленные взгляды сотрудников вслед ему закончились крупной головомойкой в кабинете начальника и устным выговором за снижение уровня дисциплины среди сотрудников, находившихся в непосредственном подчинении у Д.
Он в удрученном состоянии решил пройтись по городу, развеяться после неприятной беседы по душам с начальством.
- Два ширвана и три мамеда, это сколько же на новые?
- Взял сто долларов и говорит…
- Ей и так денег девать некуда, а ей еще и президентскую пенсию, а мне всего лишь сто манат пенсию за сорок три года честного труда, знала бы – плюнула на эту работу…
- Не отдает уже третий год! Процентов набралось!.. Ужас!
- За восемнадцать манат таксиста угробили, босяки желторотые, пожилого человека…
- Двадцать восемь манат…
- Тридцать шесть ширванов восемь мамедов…
- Сказал – убью, если не вернет!
Вот такие обрывки разговоров слышал Д., шагая по улицам родного города, что, разумеется, не прибавляло ему хорошего настроения. Даже Читающий мысли приуныл.
Наконец, он решился нанести визит врачу. До сих пор Д. ни разу не обращался к психиатрам. Не было повода. Хотя жена утверждала обратное: поводов было много и часто.
И теперь он был в растерянности. Было от чего растеряться – во-первых надо было найти хорошего специалиста, во-вторых – знакомого, чтобы он сразу не принял бы Д. за сумасшедшего, выслушав его рассказ, и не стал бы говорить с ним как с малолетним идиотом, и в третьих – доброжелательного, а то ведь психи им надоели, и чтобы он не просто хотел отделаться от Д., а то еще пошлет его культурненько…
Но в конце концов, такой врач нашелся – через знакомых, приятелей, товарищей, знакомых его знакомых (и все они желали знать: для кого понадобился психиатр).
Для одного дальнего родственника жены, - прочитал его мысль Читающий мысли, не успел Д. обдумать ответ.
- Для одного родственника жены, - покорно повторял Д. и от себя уточнял, - Для тещи.
Врач обладал располагающей внешностью…
Знает свое дело, - прочел у Д. в мозгу Читающий мысли, - Это он нарочно…
ARDINI BURDA OXU
